Поверженный к ее ногам. Часть 2
Сползая с руки на ногу и опускаясь все ниже, он приостановился на колене, чтобы исцеловать его вокруг. Он не видел, с каким безмерным и нескрываемым сладострастием и блаженством Майя Михайловна наблюдала за его действиями. Она могла гордиться своим талантом обольстительницы."Как легко совратить таких добропорядочных семьянинов! - с невинной легкостью думала она, торжественно и ревниво наблюдая, насколько тщательно вылизывает он ее ажурные колготки, - его нужно поберечь: некоторое время: не слишком продолжительное, конечно. Сейчас сентиментальные люди вымирают по причине невостребованной их чувственной романтики. Все больше хамы встречаются, коих мы - бабы только и достойны по глупости своей и от скрытой тоски по домостроевским вожжам, которыми прежде муженьки спины своих ненаглядных женушек охаживали: Он мне определенно нравится!".
Каждое новое прикосновение его жадных губ к ее ноге теплой волной блаженной истомы разливалось по разомлевшему телу. Она не торопилась прервать несравнимое ни с чем удовольствие видеть, осязать вызванное ее женскими прелестями, ее аристократичными манерами восторженное излияние рабского поклонения. Соперничая в этот час своего торжества с Богами, переполненная сознанием своего всемогущества над человеком, распростертым где-то там, у ее ног, она испытывала состояние, близкое к оргазму.
"Господи, как он мил и доверчив! Поистине, это бесценное приобретение! Как много приятного еще можно из него выжать, если одна лишь рука, лежащая на колене, приводит его в такой экстаз! - умильно думала Майя Михайловна, - только не торопиться, не спешить. Не жадничать. Только постепенно, мягко, бережно: обычно у таких потом бывают угрызения совести, - уговаривала она себя, - еще немного: Боже, как приятно!.. Как не хочется прерывать такие страстные излияния! Интересно, как далеко бы он зашел? Но все, все, вот сейчас...", - она намеренно выждала, пока его поцелуи переместились с бежевых туфелек с кокетливой зигзагообразной перепонкой на открытые кончики пальцев.
- Ну, ну, мы так не договаривались! - будто оскорбленная в каких-то лучших чувствах, оттолкнула она его свободной ногой. - Я разрешила тебе поцеловать только руку, а ты позволяешь себе такие вольности!.. Совершенно недопустимо так забываться! - совсем натуральный гнев слышался в ее голосе.
- Простите!.. Я не могу!.. Что хотите, делайте!.. - теперь уже любые ее слова казались наполненными огромным значением.
- С тобой просто опасно оставаться наедине! Ну, хорошо, я подумаю, что можно сделать, - с жеманным великодушием сменила она гнев на милость. - А теперь успокойся. Ляг там на спину и как можно скорее расслабься, примени свой аутотренинг. - Она указала нетерпеливым пальчиком на место под своими ногами.
Он, израненный, неспособный скрыть своего возбуждения, безвольно свалился на вытертый бесчисленными подошвами узорчатый линолеум прямо у ног ее, на место, указанное всемогущим пальцем.
Поверженный и совершенно обмякший после ураганного всплеска чувственных переживаний, он лежал в глубокой прострации, устремив ничего не видящие глаза в потолок и добросовестно старался успокоить тяжелое и прерывистое дыхание.
Майя Михайловна хорошо понимала, что сейчас с ним происходит. Широко раскрыв свои прекрасно-хищные глаза, она, казалось, никак не могла насладиться этим волнующим зрелищем своего торжества.
"Еще не все, нет, сейчас мы закрепим пройденный урок!" - ликующе думала она. Она прекрасно знала, что любой успех обязательно следует завершить каким-то эффектным штрихом, последним мазком гения на только что рожденном шедевре. Наибольшее впечатление произведет именно этот последний штрих. Концовка должна быть на высокой пронзительной ноте, только тогда она надолго запомнится и будет точить и разъедать однажды смущенную душу, требуя, точно наркотик, повторения и все нового увеличения дозы наслаждений. Отравленная душа навсегда утратит покой, и через все условности и препоны будет рваться она за новой усладой, которую, несомненно, может дать только ее отравительница.
Она сбросила туфельки и поставила одну ногу ему на губы, а другую на грудь, пропихнув ее в щель расстегнувшейся молнии куртки.
- Вот так, полежи и успокойся, заодно и ноги мне погреешь: своим горячим дыханием. Следи за своим пульсом, - с этими коварными словами она, не скрывая удовольствия, откинулась на спинку дивана и с легким вздохом закатила глаза, предвкушая массу будущих удовольствий в общении с этим пластилиновым человеком.
- Ну что, успокоился? Иди ко мне, садись рядом. Я приглашаю тебя в гости: да, в гости, к себе домой, - спустя некоторое время мягко произнесла она, "позабыв", однако, снять с него ноги.
Эти неожиданные слова заставили Николая дернуться всем телом, но он снова застыл, не зная, как поступить.
- Почему же ты не встаешь? Ах, э-это! она, смеясь, сняла с него ноги и поставила на туфли, - Надень мне туфли и выслушай спокойно.
Он приподнялся и ошарашено глянул на нее: нет, не похоже, что она шутит, но тогда ее приглашение может означать только одно?..
Надев ей туфельки, он сел на диван чуть поодаль от нее.
- Приезжай ко мне в воскресенье, в полдень. Я думаю, ты не будешь очень занят в это время?
- Я хотел домой съездить в субботу и в воскресенье, - промямлил он нерешительно.
- Вот и прекрасно, домой съездишь в субботу, повидаешь жену, но только постарайся не волновать себя близким общением с ней, иначе не уложишься в свой график: да и в мой тоже, - с нажимом на слове "мой" закончила она. - Надеюсь, я достаточно вразумительно выражаю свои мысли: и желания? - стальные, властные интонации ее красивого голоса пронизывали его насквозь, ввергая в трепет.
- Я буду у вас, Майя Михайловна! - натужно проговорил он.
- Я в вас не сомневалась, Николай Игоревич, - снова становясь великосветской дамой с изысканными манерами, она протянула ему руку, картинно вывернув кисть под прямым углом к предплечью и чуть отставив мизинец. - Возвращайтесь в палату и отдыхайте. Помните, послезавтра в двенадцать я вас жду у себя.
Он почтительно поцеловал протянутую руку, будто печатью скрепив их новые отношения и договоренности, поднялся и, как в туманной пелене, с большим трудом разглядывая незнакомые предметы, наставленные там и сям в самых неподходящих местах этой комнаты, добрался до двери.
- Подождите, как же вы приедете? Вы же не знаете, где я живу? Я напишу свой адрес и телефон, - остановила она его. Быстро написав что-то, она подала ему листок.
***
Как ни сдерживал себя Николай, у дома Майи Михайловны появился все же раньше времени, и ему пришлось двадцать минут прогуливаться, успокаивая сердцебиение.
Ровно в двенадцать он нажимал кнопку звонка. Там, за заветными дверями не слышалось никакого движения. Выждав минуту, он снова позвонил. Еще через минуту Николай уже давил на кнопку изо всех сил. Отчаянные эти попытки дозвониться были столь же результативными, что и прежние.
Он спустился во двор и позвонил из телефона-автомата. Трубку никто не брал.
"Что же это такое? - недоумевал он, - ведь назначено в полдень?.. Может, случилось что-нибудь?"
С Майей Михайловной ничего не случилось. Проснувшись в десять, она потянулась за книжкой и, раскрыв на месте закладки, с увлечением стала читать.
"Царица Астис возлежала в маленьком потайном покое: Легкое узкое платье из льняного газа, затканное серебром, вплотную облегало тело царицы, оставляя обнаженными руки до плеч и ноги до половины икр. Сквозь прозрачную материю розово светилась ее кожа и видны были все чистые линии и возвышения ее стройного тела, которое до сих пор, несмотря на тридцатилетний возраст царицы, не утеряло своей гибкости, красоты и свежести. Волосы ее, выкрашенные в синий цвет, были распущены по плечам и по спине, и концы их убраны бесчисленными ароматическими шариками. Лицо было сильно нарумянено и набелено, а тонко обведенные тушью глаза казались громадными и горели в темноте, как у сильного зверя кошачьей породы. Золотой священный уреус спускался у нее от шеи вниз, разделяя полуобнаженные груди".
Майя Михайловна откинулась на подушку и закрыла глаза, представляя себя на месте царицы Астис.
"Интересно, что такое "уреус", должно быть, медальон такой?" - лениво думала она.
Она снова пододвинула к себе книгу.
"С тех пор как Соломон охладел к царице Астис, утомленный ее необузданной чувственностью, она со всем пылом южного сладострастия и со всей яростью оскорбленной женской ревности предалась тем тайным оргиям извращенной похоти, которые входили в высший культ скопческого служения Изиде. Она всегда показывалась окруженная жрецами-кастратами, и даже теперь, когда один из них мерно обвевал ее голову опахалом из павлиньих перьев, другие сидели на полу, впиваясь в царицу безумно-блаженными глазами. Ноздри их расширялись и трепетали от веявшего на них аромата ее тела, и дрожащими пальцами они старались незаметно прикоснуться к краю ее чуть колебавшейся легкой одежды. Их чрезмерная, никогда не удовлетворяющаяся страстность изощряла их воображение до крайних пределов. Их изобретательность в наслаждениях Кибеллы и Ашеры переступала все человеческие возможности.
... Медленно колыхалось в жарком воздухе опахало. В безмолвном восторге созерцали жрецы свою ужасную повелительницу. Но она точно забыла об их присутствии".
Медленно перечитывала Майя Михайловна эти поэтические строки, вбирая и растворяя в себе бравурную музыку не обузданных никакими условностями страстей.
Некоторое время она лежала на спине с закрытыми глазами, будучи не в силах расстаться со сладостными картинами, написанными ее пылким воображением.
"Скоро примчится и мой милый "жрец", - подумала она, сладострастно улыбаясь, - и я буду купаться в наслаждениях, доступных только царицам. С Соломонами у нас, конечно, напряженка, но нам они как-то и ни к чему. Уж как-нибудь обойдемся! Мы сами себе и Соломон, и Астис. Нам не хватает только толпы оскопленных жрецов, но за одного не оскопленного ручаться можно".
Она легко соскочила с постели, набросила на себя пестренький халатик, наскоро затолкала подушку, простыню, одеяло в тумбу и с книгой направилась в ванную. Выкрутив краны, она блаженно растянулась в ванне и снова открыла книгу на том же месте.
"Ага, вот и мой "рыцарь на час", - подумала она с улыбкой, услышав звонок в дверь. Она отложила книгу и стала представлять его дальнейшие действия. - Подождет немного... Теперь опять позвонит... Ну, звони!.. Ага, теперь опять станет ждать... Позвони еще!.. Так, так, настойчивей!.. У тебя же есть мой телефон, пора воспользоваться им!.. Ну, наконец, догадался... - отметила она про себя, не считая, однако, нужным поднимать трубку. - Пожалуй, пора открывать, - решила она, услыхав очередной трезвон дверного звонка.
Наскоро вытершись и накинув халат, она подбежала к дверям, на ходу завязывая пояс, мельком глянула в глазок и, со словами: "сейчас, сейчас!" - распахнула дверь.
- О, это вы! А который уже час?! - на ее лице отразилось изумление.
- Двадцать минут первого. - Он просиял, увидев ее, и смутился одновременно, устыдившись своего малодушия, виновного в его решении уйти от этих дверей.
- Господи, я все перепутала! - возбужденной скороговоркой щебетала она, не давая ему опомниться. - Я думала, что пригласила вас на два часа, и как раз залезла в ванну отмочить ноги, чтобы до вашего прихода привести их в порядок, да зачиталась! Уж больно книга интересная. Да Вы, скорее всего, ее читали: "Суламифь" Куприна. Какая жалость, я ничего не успела, вот поглядите, только чуть отмокли! - с некой непосредственностью она показывала пальчиком себе на ноги, готовая вот сейчас, прямо при нем, расплакаться от досады.
Он смущенно перевел взгляд с ее лица на босые ноги и замер, не в силах оторваться от этого совершенства со строго обусловленными линиями и формами.
"Боже! - думал он, - есть же на свете эдакая красота!" - Николай медленно опустился на колени и положил розы на ее стопы.
Майя Михайловна продолжала лепетать, будто вовсе и не замечая того, что он уже целует пальчики ее ног.
- Вечно я все позабуду! Николай Игоревич! Голубчик, где же вы? Нет, так не годиться! Я совсем не готова! Вы не представляете, как мне стыдно! Ну, ничего, мы вместе все быстро исправим, вы же мне поможете, не правда ли, дорогой Николай Игоревич?
- Да, конечно, не переживайте так! - польщенный и сконфуженный вконец такой бурной встречей, он с сожалением поднялся, оставив розы там, где положил.
- Цветы, цветы, давайте же их сюда! Я поняла ваше желание: устлать ими мой путь, и мне это очень приятно! Вы мне нравитесь вашей готовностью делать мне только приятное! Вы так галантны!
Николай собрал розы и протянул ей.
- Здравствуйте! - наконец проговорил он, не зная, куда спрятать глаза.
- Здравствуйте, здравствуйте, пойдемте же скорей, и не будем терять времени! - одной рукой она приняла цветы, а другой взяла его под руку и потянула за собой.
Николай пребывал в состоянии совершенного блаженства. Окрыленный радушием приема, он чувствовал себя молодым и здоровым, полным жизненных сил и возможностей. Совершенно сбитый с толку ее жизнерадостной болтовней, он просто не мог заметить никакого подвоха, или неискренности. Да ничего подобного и не было. Она была так же искренна, как и он. Она так же искренне упивалась происходящим, как и он. Просто у них были разные роли в этом сладостном жизненном спектакле. Каждый изо всех сил старался от общения получить свое, только ему предназначенное.
- Вот ваза, кипяченая вода на кухне, возле мойки в двухлитровой банке, принеси скорей! - она одарила его обворожительной улыбкой, - а я пока все приготовлю.
Когда он вернулся с наполненной вазой, она уже сидела в глубоком кресле, а на полу перед ней лежал маникюрный набор. Он опустил цветы в вазу и в сильном волнении встал перед ней, не зная, что она от него хочет.
- Ну же, иди скорей сюда! - позвала она, - вот все, что нам надо для приведения в порядок моих ног, а я тем временем займусь лицом. Она открыла футляр с румянами и взяла в руку кисточку.
- Ну, что же ты, приступай скорее!
- У м-меня м-может не получиться... - произнес он заикаясь.
- Нет, нет, обязательно получится, не хуже, чем у меня, ведь тобой будет руководить вдохновение! Ну, я же жду!
Николай опустился на колени и сел на пятки. "Что же тут делать? - недоумевал он, - ведь и так все прекрасно. "Лучшее - враг хорошему". Боже, какие пальчики!".
Он робко коснулся ее ноги. Она тут же, как по сигналу, приподняла ногу и поставила ему на бедро.
- Наверное, так будет удобней? - она лучисто улыбалась.
"Ну, что же ты, смотри, смотри внимательно, неужели ты сегодня не видишь, что видел тогда? - заклинала она. - Ну, посмотри, какие изящные пальчики, какие безупречные ногти!.." - она не сводила с него своих прекрасных глаз.
Но поощрять его было излишним. Он уже и сам, аккуратно водя алмазным напильником по кромке ногтей, вбирал глазами в себя всю "условную", как сказал Поэт, красоту этих чудных ног. Подправляя крошечной лопаткой лунки ногтей, Николай переводил взгляд с одного пальчика на другой, а затем, на всю стопу, изумляясь этому чуду. Не в силах более сдерживаться, он со всей нерастраченной страстью припал губами к этим стопам, поочередно осыпая их поцелуями.
- Ой, щекотно, щекотно же! - Майя Михайловна со смехом отнимала у него ноги, а он в бешеном экстазе ловил их и целовал. - Ты съешь весь лак с ногтей!
Продолжая смеяться, она изловчилась и, оттолкнув его обеими ногами сразу, подобрала их в кресло, усевшись в позу "лотоса".
- Я не могу больше так!.. Я вас люблю! - простонал он, снова подбираясь на коленях к креслу.
- Ну что ты, мой мальчик, можешь, можешь и даже очень можешь, и будешь! Вопреки мучительным и бессильным потугам противиться своей страсти ты будешь безропотно сносить все, что я захочу с тобой сотворить, еще как будешь: с готовностью, со слезами восторга, и будешь страдать и проклинать себя за малодушие, но вновь и вновь будешь покорно, как собачонка, ползти ко мне, чтобы реализовать свою потребность обожать прекрасную женщину, и будешь столько, сколько я захочу. Ты и представить себе не в состоянии, как сладостно пытать мужчину любовью, его же собственной страстью. И пытка эта тем для него невыносимей, чем сильнее его страсть! О, это неописуемое ощущение, не сравнимое ни с каким иным!.. В такие моменты я испытываю двойное блаженство, ведь одновременно чувствую и все, происходящее со мной, и все, что происходит в тебе, ведь ты на меня выплескиваешь море чувств. И ты никуда не денешься. Ты будешь наслаждаться сам, страдая от любви ко мне, и наслаждать меня, исполняя все, что мне придет в голову от тебя потребовать. А когда мне все это наскучит, я оттолкну тебя за ненадобностью. И ты умолять меня будешь, чтобы я позволила тебе хотя бы издали взглянуть на предмет твоего обожания - мои ноги. И я обязательно предоставлю тебе возможность исторгнуть из израненной души напрасные стенанья. Но ты не будешь знать, что попытки умолить меня - тщетны, ты будешь надеяться! О, я с наслаждением и терпеливо выслушаю твои униженные мольбы, взывающие к моему милосердию, потому как по женской своей слабости не смогу отказать себе в удовольствии пережить вместе с тобой твое отчаяние, твою боль и страдания, мною же доставленные, а оттого и безумно сладостные. Мы оба, всяк по-своему будем наслаждаться, но меру всего буду определять я сама. - Медленно, будто пила вкусное вино, с наслаждением цедила она каждое слово вкрадчивым елейным голосом, глядя смеющимися глазами на него в упор.
- Вот, посмотри еще раз и признайся, много ли ты видел в жизни таких ног? - она опустила с кресла одну ногу, и, перехватив его невольный порыв навстречу, пресекла его запрещающим мановением руки. - А что ты можешь противопоставить этому совершенству? - продолжала она, плавно поведя рукой в сторону опущенной ноги, - только обожание, и ты умирать будешь от тоски по мне и рыдать от счастья при одном лишь воспоминании, что однажды встретил меня, ласкал и был обласкан.
Обессиленный и совершенно обмякший, он повалился лицом вниз к подножию ее "трона", на котором она восседала, точно статуя Будды.
Неспешно она сошла с кресла, минуту постояла над ним с улыбкой, которой он не мог видеть, затем перешагнула через него, подошла к платяному шкафу и стала переодеваться прямо здесь, не обращая никакого внимания на присутствие в комнате мужчины, продолжающего все так же ничком лежать у кресла.
Одевшись, она подошла к Николаю и провела рукой по волосам.
- Вставай, а то простудишься, лечи тебя потом! - шутливым тоном миролюбиво и мягко произнесла Майя Михайловна, будто вовсе и не она только что истязала любовью несчастного обожателя. - Попьем кофе и пойдем, прогуляемся по парку: сегодня, кажется, хорошая погода. Пожалуй, там и пообедаем где-нибудь. Я угощаю, ведь ты мой гость и мне очень нравишься. Ну же, успокойся! Я вовсе не хочу, да и не буду тебя обижать! Разве было тебе плохо со мной хоть минуту? Впрочем, если тебе не нравится, не смею удерживать! - на протяжении этого короткого монолога она трижды меняла интонации, и переходы: от мягко-просительного к удивленно-вопрошающему, а затем к отчужденно-холодному, - были едва уловимы.
Пристыженный, он встрепенулся и поднялся: "Неужели я дал повод считать, что о чем-то жалею?" - думал он, стоя в растерянности и не решаясь произнести какие-то слова.
- Николенька, расслабься, люби меня, ласкай меня и ни о чем не думай, я лучше знаю, что нам с тобой надо. Делай, что прописал тебе лечащий врач, и все будет хорошо! - она обворожительно улыбнулась.
Наскоро выпив кофе с бутербродами и клубничным джемом, они выкурили по сигарете и стали собираться на прогулку. Николай с удовольствием смотрел, как Майя Михайловна поправляла прическу, стоя у зеркала. Что-то уютно-домашнее было в ее движениях. Точно так же он часто ожидал Нину, когда они собирались куда-нибудь идти...
https://sexpornotales.cc/bdsm/1116-poverzhennyj-k-ee-nogam-chast-2.html
Испытай удачу
🍒
🍋
🍑